После моего возвращения из отпуска в сентябре месяце я, как всегда, встретился с Томпсоном. Он выразил сожаление, что сейчас не ведется конфиденциальная переписка между Джонсоном и советскими руководителями. Я ответил, что инициатива приостановить такую переписку, как известно, исходила не от советской стороны. Мы с ним условились содействовать возобновлению такой переписки.
После встречи с Громыко во время сессии Генеральной Ассамблеи Раск в беседе со мной выразил удовлетворение тем важным обстоятельством, что во время вьетнамских событий две крупнейшие мировые державы, находящиеся в разных лагерях, смогли все же вести серьезный разговор и детально обсуждать различные проблемы. Это показывает, подчеркнул он, что, несмотря на ухудшение наших отношений из-за вьетнамского кризиса и отрицательное влияние этого кризиса на возможность договоренности по другим важным международным вопросам, руководители обеих стран понимают важность сохранения контактов между собой, которые могут еще сыграть свою важную роль в будущем, в том числе в рамках возможного урегулирования вьетнамского вопроса, хотя сейчас СССР и отказывается быть каким-либо посредником между Вашингтоном и Ханоем.
3. 1966 ГОД: ОТНОШЕНИЯ ОСТАЮТСЯ СЛОЖНЫМИ
Начало 1966 года ознаменовалось обменом посланий между Косыгиным и Джонсоном. Советский премьер делал упор в своем письме (от 11 января) на вопросе о нераспространении ядерного оружия. В ответе Джонсона отмечалось, что необходимо сначала достичь согласия в отношении значения понятия „нераспространение". Вместе с тем он соглашался на соответствующий обмен мнениями в рамках предстоящей сессии „Комитета 18".
Следует отметить, что в этот период политика правительства Джонсона в отношении СССР отличалась известной непоследовательностью и противоречивостью. С одной стороны, администрация и лично президент, трезво оценивая значение советско-американских отношений, опасались их ухудшения из-за Вьетнама до такой степени, что это могло перерасти в прямой конфликт между СССР и США. С другой стороны, США продолжали эскалацию войны во Вьетнаме, включая бомбардировки ДРВ, усиливали гонку вооружений, прежде всего ракетных и ядерных, стремясь обеспечить себе военное превосходство. Все это объективно вело к обострению советско-американских отношений, даже независимо от проскальзываемых порой субъективных пожеланий американских руководителей как-то выделить и как бы несколько „изолировать" эти отношения от других событий международной жизни.
Проявленный администрацией интерес к достижению с нами соглашения о противоракетной обороне в значительной степени диктовался тем обстоятельством, что правительство США находилось уже довольно долгое время под возрастающим давлением военно-промышленных кругов и части конгресса, настойчиво требовавших, чтобы администрация в ответ на развертывание в СССР системы ПРО создала свою собственную систему ПРО. Однако администрация (в первую очередь Макнамара) считала, что США должны ответить не созданием своей дорогостоящей системы ПРО, а в первую очередь дальнейшим значительным улучшением и усилением американских наступательных ракетно-ядерных сил, способных проникать через любую ПРО.
ПРО: дискуссия в советском руководстве
В начале 1966 года в советском руководстве оживленно обсуждался вопрос о противоракетной системе. К тому времени у нас были начаты работы по созданию первых таких систем вокруг Москвы и на западе страны в районе Таллинна. Считалось, что оборона от ракет, т. е. защита от них населения, дело вполне естественное и законное, и ни у кого за рубежом не должна вызывать возражений.
Нужно сказать, что при Джонсоне отдельные представители администрации США начали еще с 1964 года выяснять наше отношение к взаимному запрещению системы ПРО. Такой зондаж в неофициальных беседах со мной проводил, в частности, глава американского Агентства по контролю над вооружениями и разоружением Фостер. Последний разговор на эту тему у меня состоялся с ним еще в конце января 1966 года.
Тем временем стало известно, что и в Пентагоне началось такое негласное обсуждение с участием самого министра обороны. Сам Макнамара еще раньше в разговорах со мной в сугубо неофициальной обстановке пару раз затрагивал этот вопрос. Смысл его рассуждений сводился к следующему: сейчас в научных кругах появились заманчивые разработки по созданию систем ПРО. Многие военные „загорелись" этой идеей и подбивают влиятельных конгрессменов поддержать ее. Он изучал эту проблему и убедился в ее нецелесообразности. Система будет очень дорого стоить и в конце концов окажется малоэффективной, так как с ней можно сравнительно легко бороться, просто увеличив число наступательных ракет. Поэтому надо договариваться о взаимном отказе от подобных систем.
Обо всем этом я докладывал в Москву, но она отмалчивалась. В то же время по линии разведслужб посольства стали поступать сведения о начале конкретных разработок в США системы ПРО. Посольство послало в Москву обстоятельное сообщение на эту тему. Одновременно я высказал мнение, что необходимо самим определиться по этому вопросу, иначе мы можем втянуться в новую гонку вооружений, не оценив заранее ее последствий.
Так или иначе в начале 1966 года вопрос о переговорах с США по ПРО стал предметом рассмотрения в руководстве СССР. Единого мнения не было. Косыгин возглавлял тех, кто считал, что и без переговоров ясно, что система ПРО — это чисто оборонительное гуманное дело. Разве можно отказываться от защиты населения от ракет?
Министр обороны Устинов вместе со Смирновым, председателем Военно-промышленной комиссии, также выступал за создание ПРО, доказывая, что первые советские разработки этих систем дали „обнадеживающие результаты" и что американцы „могут нас обогнать", если мы втянемся в предварительные долгие разговоры на эту тему.
Брежнев, неплохо знавший военно-промышленные вопросы, которые он курировал, отметил, что в соображениях Макнамары есть смысл, когда он говорит, что системы ПРО можно просто „пробить" увеличением числа наступательных ракет. Но и отказываться от систем ПРО тоже вроде не получается. В любом случае надо было находить какой-то баланс и более убедительный ответ на „вызов американцев".
Громыко предложил придерживаться пока в диалоге с американцами известной нашей концепции „полного разоружения", хотя и была ясна нереальность такого подхода в тот момент.
На базе всего этого в ходе дальнейшей дискуссии и родилась в целом более здравая идея о совмещении в переговорах с США наступательных и оборонительных вооружений. Но сперва надо было добиться паритета с США в области наступательных вооружений.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
